Манифест к первому
вечеру дадаистов
в Цюрихе 1918
Дада — это новое направление в искусстве. Если до сих пор никто ничего об этом не знал, то завтра об этом будет говорить весь Цюрих. Слово «дада» взято из словаря. Все ужасно просто. Пофранцузски оно означает детскую игрушку — лошадку на палочке. По-немецки — адьё, пожалуйста, оставь меня в покое, до свидания, другим разом! По-румынски — да, в самом деле, вы правы, это так, конечно, действительно, договорились. И так далее.
Интернациональное слово. Всего лишь слово, и слово как движение. Все просто ужасно. И если из него создается направление в искусстве, то лишь для того, чтобы предупредить возможные осложнения. Дада — психология, дада — литература, дада — буржуазия, да и вы, уважаемые поэты, творившие всегда при помощи слов, но никогда сами не создавшие ни одного слова, — вы тоже дада. Дада — это мировая война, не имеющая конца. Дада — революция, не имеющая начала. Дада — это вы, друзья и стихоплеты, дражайшие евангелисты.
По-немецки это означает: выше всего следует ценить гостеприимство Швейцарии, а в эстетике все зависит
от принятых норм.
Я читаю стихи, цель которых ни много ни мало, как отказ от языка. Дада — Иоганн Фуксганг Гёте, дада — Стендаль. Дада — Будда и Далай Лама. Дада — м’дада, дада — м’дада, дада — хм’дада.
Все дело в связи, которую вначале нужно слегка нарушить. Я не хочу пользоваться словами, которые придумали другие. А все уже существующие слова придуманы другими. Я хочу творить свое собственное безобразие, используя соответствующие гласные и согласные. Коль размах в семь локтей, так и слова нужны под стать ему. Слова же господина Шульце едва дотягивают до двух с половиной сантиметров.
Мы можем присутствовать при рождении нового членораздельного языка. Я просто произношу звуки.
И возникают слова — плечи, ноги, руки слов. Ай, ой, у. Не надо, чтобы слов было много. Стихи дают возможность обходиться вообще без слов и языка. Этого проклятого языка, грязного, как руки маклера, мусолившего деньги. Я хочу безраздельно владеть словом, от момента, когда оно только зарождается,
до момента, когда оно исчезает вновь. Для обозначения любой вещи существует слово; таким образом, само слово уже стало вещью. Так почему же тогда дерево нельзя назвать пуплюшем, а дерево, мокрое от дождя, пуплюбашем? И почему оно вообще должно как-то называться? Нужно ли, чтобы мы по всякому поводу разевали рот? Слова, слова, вся беда именно в них; создание слова, господа, — это общественная задача первостепенной важности.
Хотите достичь вечного блаженства?
Дада — это вселенская
душа
Дада — это самое душистое цветочное мыло
в мире
дада — господин Анастасий Лилиенштейн
Дада — господин Рубинер,
дада — господин Корроди,
Формы воплощения и художественные направления
в искусстве зависят от времени, в котором оно живет, а художники являются порождением этого времени. Высочайшим искусством станет то, в сознании которого найдут отражение тысячи проблем эпохи, по которому видно, что его потрясли бурные события последней недели, и которое вновь и вновь собирается с духом, подчиняясь насущным требованиям дня. Лучшими и самыми невероятными художниками будут те, кто ежечасно, по клочкам будет вырывать свою плоть из хаоса жизненной катаракты, изранив в кровь руки и сердце, кто одержим разумом эпохи. Оправдал ли экспрессионизм наши ожидания, стал ли он искусством, занимающимся актуальнейшими, жизненно важными проблемами современности?
Оправдал ли экспрессионизм наши надежды на искусство, которое впрыснуло бы в наши жилы огонь сущности бытия?
Под предлогом глубокого прочувствования и осознания происходящего экспрессионисты, писатели и художники, объединились в поколение, которое уже сегодня с нетерпением ждет не дождется своего литературного и художественно-исторического признания и претендует на лестные похвалы граждан. Под предлогом пропаганды души они в своей борьбе против натурализма вновь вернулись к старой абстрактно-патетической манере, источником которой является бессодержательная, удобная и спокойная жизнь Театральные подмостки наводнили короли, поэты и фаустовские натуры всех мастей. Мелиоризм, чья детская психологическинаивная манера восприятия мира является характерным критическим дополнением экспрессионизма, словно привидение, бродит в умах праздных людей. Ненависть к прессе, ненависть к рекламе, ненависть к сенсации свидетельствует в пользу людей, для которых их кресло важнее шума улицы и которые считают своим положительным качеством то, что их на каждом углу одурачивают мелкие спекулянты. Сентиментальное сопротивление эпохе, которая не хуже и не лучше, не реакционнее и не революционнее всех предшествующих, и формальная оппозиция, выражающаяся либо в завистливом поглядывании на молитвы и фимиам, либо в изготовлении бумажных копий из аттических ямбов, — вот качества молодежи, которая так и не научилась быть молодой. Экспрессионизм, возникший за рубежом, превратился в Германии, согласно старой доброй традиции, в сытую идиллию и ожидание достойной пенсии и не имеет ничего общего с высокими помыслами людей энергичных и деятельных.
Что же такое ДАДАИЗМ?
Слово «дада» символизирует самое что ни на есть примитивное отношение к окружающей действительности; вместе с дадаизмом в свои права вступает новая реальность. Жизнь предстает как «симультанный» хаос из шумов, красок и духовных ритмов, который уверенно, со всеми его громкими сенсациями и горячечным бредом непритязательной и бесстрашной души, во всей его жестокой реальности включается в дадаистское искусство. Здесь проходит демаркационная линия, четко отделяющая дадаизм от всех предыдущих художественных направлений, и прежде всего от ФУТУРИЗМА, который недавно какие-то недоумки определили как «новый вариант импрессионистского воплощения». Дадаизм — это первое направление в искусстве, которое в эстетическом плане не противопоставляет себя жизни, разрывая в клочья все модные слова об этике, культуре и внутренней жизни, которые являются лишь личиной, скрывающей дряблое тело.
В БРЮИТСКОМ стихотворении
трамвай изображается таким, каков он есть, с ленивым зеванием пенсионера Шульце и скрежетом тормозов.
СИМУЛЬТАННОЕ стихотворение
учит смыслу полнейшей неразберихи, когда г-н Шульце читает, трансбалканский поезд едет через мост в Нише, а в подвале у мясника Нуттке визжит свинья.
СТАТИЧЕСКОЕ стихотворение
превращает слова в индивидуальности. Из трех букв составляется «лес», и вот уже появляется лес с кронами деревьев, ливреями лесничих и дикими кабанами, может быть даже с пансионом, возможно с Веllevue1 или Веlle vista2. Дадаизм предоставляет неслыханные, новые возможности и формы выражения всем видам искусства. Он сделал из кубизма танцевальный номер, а БРЮИТСКУЮ музыку футуристов (чьи сугубо итальянские проблемы он обобщать не собирается) известной во всех странах Европы. В то же время слово «дада» указывает на интернациональность движения, рамки которого не определены ни границами, ни религиями, ни профессиями. Дада — интернациональное выражение этой эпохи, великая фронда художественных направлений, художественное отражение всех наступлений, конгрессов сторонников мира, драк на овощных рынках, ужинов на эспланаде и т. д. и т. д. Дада хочет использовать
НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ В ЖИВОПИСИ.
Дада — это клуб, основанный в Берлине, в который можно вступить, не беря на себя никаких обязательств. Здесь каждый — председатель, и каждый может сказать все, что он думает, когда речь заходит о вопросах искусства. Дада не повод для выражения своих честолюбивых амбиций некоторыми литераторами (как утверждают наши враги), дада — это образ мышления, проявляющийся в любом разговоре, поэтому можно с уверенностью сказать: этот — ДАДАИСТ, а тот — нет. Таким образом, членов «Клуба Дада» можно встретить во всех частях света, как в Гонолулу, так и в Новом Орлеане или в Мезеритце. Быть дадаистом может при определенных обстоятельствах означать — быть больше купцом или партийным деятелем, чем художником (или быть художником лишь по чистой случайности); быть дадаистом — значит принимать вещи близко к сердцу, быть против выпадения в осадок; на мгновение присесть на стул — значит подвергнуть жизнь опасности (мистер Уэнгс уже вытащил револьвер из кармана). Паутина рвется от прикосновения руки; жизни, стремящейся к совершенству через отрицание, говорят «да». Говорить «да» — значит говорить «нет»: непревзойденный фокус бытия будоражит нервы истинного дадаиста — вот он лежит, вот он мчится, вот он едет на велосипеде; Полупантагрюэль, Полуфранциск — и смеется, и хохочет. Долой эстетически-этическое мышление!
Долой эстетически-этическое мышление!
Долой теории литературных недоумков по улучшению мира!
Долой безжизненную абстракцию экспрессионизма!
Да здравствует дадаизм
в литературе и живописи!
Да здравствуют дадаистские преобразования во всем мире!
Быть против этого манифеста — значит быть дадаистом!
Люди, подписавшиеся под этим манифестом, бросив боевой клич
объединились для пропаганды искусства, которое призвано претворить в жизнь новые идеалы.
14 июля 1916 года, в Цюрихе,
в кафе, с вызывающим названием «Кабаре Вольтера», прошел первый вечер дадаистов.
К 1916-1917 годам война казалась установившейся навечно и конца ей видно
не было. Отсюда отвращение и гнев. Дадаисты были решительно против войны. Они знали,
что войны не отменить, если не вырвать ее
с корнем.
Все проявления этой современной цивилизации были омерзительны — устои, логика, язык. Возмущение принимало такие формы, в которых гротескное и абсурдное брало верх над эстетическими ценностями.
Дада — выражение кризиса классических ценностей культуры, поиск нового языка и новых ценностей.
Дада — переворачивание вверх ногами классических образов.
Дада — самоубийство духа, болезненное ощущение бессилия духа перед стихийным ходом вещей.
Дада —
ничего
не означает
Отказ от искусства прошлого,
от понятий «гармония»
и «хороший вкус».
Последовательное разрушение какой бы то ни было эстетики.
Дадаисты не представляют собой
ничего, ничего, ничего,
несомненно, они не достигнут
ничего, ничего, ничего
иррациональность
отрицание признанных канонов и стандартов в искусстве
цинизм
разочарованность
бессистемность
Плакат с объявлением вечера дадаистов
Геометрический коллаж,
1916
Иллюстрация для книги Тристана Тцара,
1917